Рірѕсѓрїрёс‚атќ силу воли Рё РґСѓС…Р° Сѓ человека РІ 34 РіРѕРґР° – Дизайн ванной комнаты, каким сделать Рё как реализовать

Чтобы прекратить музыку, РѕРЅ кричал что-РЅРёР±СѓРґСЊ, РіРѕРІРѕСЂРёР» или принимался петь. РќРѕ РїРѕ мере того как шло ничем РЅРµ отмеченное время РІРѕ мраке Рё абсолютной тишине, Р·РІСѓРє собственного голоса становился РІСЃРµ более странным. Даярам перестал говорить СЃ СЃРѕР±РѕР№, Рё как-то незаметно прекратились слуховые галлюцинации. Художник начал понимать цель жестокого заключения. Надо было оторвать человека, полностью связанного СЃ окружающим РјРёСЂРѕРј, РѕС‚ всех ощущений, наполнявших его СѓРј. Даже чувство проходящего времени исчезало — секунды, часы, минуты, РґРЅРё, ночи ничем РЅРµ отличались РѕС‚ всего предыдущего, растворенного РІ бесформенном мраке. Время остановилось! Р? заключенному здесь человеку казалось, что РѕРЅ стоит Сѓ самой грани бытия, заглядывая Р·Р° эту завесу СЃ причудливыми узорами, что соткана Маей, миражем жизни РёР· всех чувств человека РІ его единстве СЃ РїСЂРёСЂРѕРґРѕР№. РџРѕ замыслу древних аскетов, СѓР·РЅРёРє должен очиститься РѕС‚ всего, что мешало ему отойти РѕС‚ суетной жизни. Так, чтобы отполированная, как зеркало, душа могла отразить РІСЃСЋ глубину РєРѕСЃРјРѕСЃР°.

РЈРІС‹, это была лишь иллюзия. Человек Рё окружающий его РјРёСЂ едины! Р?скусственный РёС… разрыв РЅРµ создавал никакого величия, РЅРµ наделял сверхчеловеческими силами, РёР±Рѕ части РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ РјРѕРіСѓС‚ быть больше целого, Рё осколок, каким Р±С‹ твердым РѕРЅ РЅРё был, РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ превзойдет стойкости целого кристалла. Начальные этапы заключения, вероятно, были хорошей школой самодисциплины Рё углубленных раздумий… РќРѕ РІРѕРїСЂРѕСЃ, сколько может продлиться этот начальный этап, чтобы РЅРµ причинить реального повреждения РїСЃРёС…РёРєРµ?

Художник ничего РЅРµ знал Рѕ новейших открытиях западной науки, которая после долгого игнорирования всерьез взялась Р·Р° изучение психофизиологии. Добровольцы-студенты надевали водолазные маски СЃ воздушными шлангами Рё погружались РІ бассейны СЃ РІРѕРґРѕР№ температуры, равной человеческому телу. Р?золированные РѕС‚ всех обычных чувственных связей СЃ внешним РјРёСЂРѕРј, люди РІСЃРєРѕСЂРµ РЅРµ были РІ состоянии различить верх Рё РЅРёР·, определить, что вверху — голова или РЅРѕРіРё. Человек ничего РЅРµ чувствовал Рё погружался РІ глубокий РїРѕРєРѕР№, Р° затем СЃРѕРЅ. Просыпаясь, РѕРЅ обнаруживал, что его мысли повторяются СЃРЅРѕРІР° Рё СЃРЅРѕРІР°, потому что никакие ощущения РЅРµ изменяли РёС… направления. Затем мысли делались беспорядочными, реальность Рё галлюцинации становились неразделимы, всякая ориентация утрачивалась. Р’ общем, психическое состояние походило РЅР° шизофрению СЃ неспособностью сосредоточиться, решить простейшую задачу, Рё это продолжалось несколько дней после окончания опыта.

Тибетское испытание тьмой не уничтожало естественных ощущений тела — тяжести, ориентации верха-низа, мускульных усилий и чувств — и потому не лишало Даярама возможности сосредоточиться, обостряя до предела его воображение.

По мере того как уходили страхи, призраки звуков и телесных ощущений, внутреннее зрение становилось все ярче и вместе с ним все тревоги и надежды продолжали жить в душе художника. Самое большое место в видениях занимала Тиллоттама.

Внимательная и настороженная, точно лань в лесу, в своем черном сари у залитого солнцем львиного павильона. Ответившая ему лишь нэтрой — глазами, в которых печаль о прошлом и радость встречи.

Р?ли отрешенная сайга РѕС‚ себя Р±РѕРіРёРЅСЏ, апсара, РІ полумраке святилища, РїРѕРґ уходящими РІ темную высоту колоннами, танцующая загадку жизни. Точные движения РіРёР±РєРёС… СЂСѓРє, зовущие Рё молящие РѕР± истине. Черная РєРѕСЃР°, змеей свивающаяся РЅР° полу, РІ изгибах тела страстная дрожь, пробегающая РїРѕРґ блестящей Р±СЂРѕРЅР·РѕРІРѕР№ кожей, огромные, устремленные РІ неведомое глаза.

«Танцует и плачет правда жизни!» — сказала ему Тиллоттама, и действительно, неподдельное глубокое чувство всех оттенков жизни было в каждом отточенном движении ее танца.

Горькая печаль охватывала художника. Он гнал от себя эти ревнивые мысли, но богатое воображение художника услужливо рисовало ему картины Тиллоттамы — купленной рабыни по меньшей мере двух хозяев — мусульманина и американца. Кусочек фильма, увиденный в тот роковой вечер, развертывался в бесконечную эпопею, жестоко муча Даярама, и он начинал ненавидеть женщину, причинившую ему столько страданий. Он готов был проклясть тот жаркий полдневный час, когда он встретился с ней в Кхаджурахо.

Что нужно ему? Редчайшее счастье выпало ему — встретить ее РЅР° земле, Рё РѕРЅР° ответила ему надеждой Рё доверием! РќРѕ вмешалось что-то ужасное. РќРё РѕРЅ сам, РЅРё РѕРЅР°, РЅРё всемогущие Р±РѕРіРё — никто РЅРµ властен над прошлым. РќРѕ РЅРµ РІСЃРµ ли равно ему, что ушло Рё еще уйдет РІ прошлое, если СЂСЏРґРѕРј великое счастье? Почему, как только РѕРЅ потянется Рє ней, переполненный любовью, какой-то ужасный демон отравит ему РєСЂРѕРІСЊ, причинит ему такую боль, что РѕРЅ готов бежать РєСѓРґР° глаза глядят, лишь Р±С‹ забыть? Это страстное желание забыть Рё привело его СЃСЋРґР°, РІ каменную клетку!

Даярам не знал, когда приносят пищу — днем, вечером или ночью, не смог проследить, через какие промежутки времени, и потому не имел никакого представления, сколько времени прошло во мраке и абсолютном молчании. Может, он останется здесь навсегда и никогда больше не увидит цветов и света мира, не услышит голоса жизни, не почувствует радость борьбы и творчества. А Тиллоттама?

Внезапно пришло новое. Впервые Даярам подумал о ней не через себя, не через свою любовь и ревность, а так, как если бы он сам оказался на месте Тиллоттамы. Эти новые мысли не исчезали, а возвращались снова, и он понял то направление его чувств и мыслей, которое вело к победе над собой.

До СЃРёС… РїРѕСЂ РѕРЅ смотрел РЅР° нее, как РЅР° будущую собственность, которую надо отнять Сѓ РґСЂСѓРіРѕРіРѕ владельца, отнять так, чтобы быть исключительным, абсолютным обладателем любимой РІ ее прошлом, настоящем Рё будущем. Р? ярость собственника, РЅРµ властного над прошлым, РЅРµ имела границ. РќРѕ Тиллоттама РЅРµ вещь, РѕРЅР° идет РїРѕ своему пути. Помочь ей, оградить РѕС‚ страданий Рё унижения, каких так РјРЅРѕРіРѕ угадывалось Р·Р° ее необычной судьбой… Если РѕРЅ РЅРµ совладает СЃ РЅРёР·РєРѕР№ своей душой, то РѕРЅ РЅРµ будет ее возлюбленным, Рё пусть так! РќРѕ любить ее, как СЃРІРѕСЋ радость художника, никакие силы неба Рё ада РЅРµ СЃРјРѕРіСѓС‚ ему помешать!

Даярам вскочил. Впервые Р·Р° РІСЃРµ это время давившая его безысходность свалилась СЃ него, как ноша СЃ поднимающегося РЅР° кручу путника. Нагой Рё беспомощный, замурованный РІ подземелье, РѕРЅ стоял РІРѕ мраке, СЃ надеждой глядя невидящими глазами. Р? постепенно бездонная глупость его поступков обрисовалась перед РЅРёРј СЃ унизительной ясностью.

Как мальчишка, он убежал, укрылся в чистоте и свободе гор, оставив девушку во власти грубых и жадных дельцов, для которых она лишь инструмент наживы, удачно служащий их чувственным утехам.

Презренный раб низких страстей. Надо удивляться, что нашел в нем мудрый Витаркананда, столько времени провозившийся с ним, чтобы научить тому, что он должен был понять сам с первого же часа выздоровления.

Новая сила появилась в нем. Горький стыд охватывал Даярама, когда он вспоминал, как долго он занимался только собой, своими переживаниями. Тревога все росла. Что делается там с Тиллоттамой? Что подумала она о нем? Кто он — жалкий трус, обещавший так много и ничего не добившийся, подло бежавший!.. А он в лунном очаровании Кхаджурахо еще казался себе подобным героям древности!

Амрита-Тиллоттама, украденная со своей родины… Даярам вспоминал зеркальные лагуны траванкурских поселений, могучие пальмы, склоняющиеся перед лазурным простором океана, синие камни Кардамоновых гор, веселый разгул морского ветра и мужественно-грустные песни малабарских рыбаков. Легкие белые одеяния женщин, их веселые открытые лица.

Рђ Тиллоттама — РІ Лахоре! Р’СЂСЏРґ ли эта гангстерская кинофирма находится РЅР° широком проспекте РњСЌР». Скорее РѕРЅР° приютилась РЅР° Анаркали или спряталась еще дальше, РіРґРµ-РЅРёР±СѓРґСЊ Р·Р° Стеной. РЈР·РєРёРµ темные улицы, пропахшие кухней, гниющими фруктами Рё нечистотами, СЃ миллионами РјСѓС…, РІ духоте Рё гаме. Женщины РІ широких покрывалах, скрывающих РёС… СЃ головы РґРѕ РїСЏС‚, бредут серединой улицы, Рё РёРј уступают РґРѕСЂРѕРіСѓ, точно прокаженным, РёР±Рѕ никакой правоверный РЅРµ позволит себе коснуться чужой женщины даже случайно. Где-то среди этих сотен тысяч чужих людей живет РѕРґРёРЅРѕРєРѕР№ пленницей самая прекрасная девушка Р?РЅРґРёРё. Наступает лето, невыносимое, РІ Лахоре, СЃ его изнуряющей духотой, Р° Тиллоттама должна вернуться туда. Даярам поклялся, что РѕРЅ РЅРµ будет более ждать РЅРё минуты. Как только его выпустят, РѕРЅ кинется разыскивать девушку, Рё СЃРІРѕР№ осенний праздник Онам РІ сентябре этого РіРѕРґР° Тиллоттама встретит РЅР° СЂРѕРґРЅРѕРј малабарском побережье!

Если его выпустят? Рђ если РЅРµ выпустят? Р?ли РѕСЃРІРѕР±РѕРґСЏС‚ через несколько лет? РџРѕ какому безумному порыву попал РѕРЅ СЃСЋРґР°, РІ первозданный мрак, будто РІ самый тамас — пучину бездеятельной инерции, противостоящей активному началу РїСЂРёСЂРѕРґС‹ — Пракрити? Да, РјРЅРѕРіРѕ столетий бичом Р?РЅРґРёРё был глубокий индивидуализм духовных РїРѕРёСЃРєРѕРІ, ритуалов, путей РІ жизни. Р? РѕРЅ, тридцатилетний образованный человек современной Р?РЅРґРёРё, пошел тем же старинным путем. Там, РІ настоящей жизни, есть верные РґСЂСѓР·СЊСЏ, товарищи. РќРµ РѕРґРёРЅРѕРєРѕРјСѓ, Р° окруженному РґСЂСѓР·СЊСЏРјРё — РІРѕС‚ как надо было освобождать Тиллоттаму. РћРґРёРЅ Анарендра стоит нескольких человек, Р° ведь есть еще Сешагирирао — инженер-С…РёРјРёРє, автомеханик РђСЂРІРёРЅРґ — самые закадычные РґСЂСѓР·СЊСЏ, Рё Рє РЅРёРј РѕРЅ обратится РІ первую очередь. Р’СЃРµ вместе РѕРЅРё разработают план. Рћ Р±РѕРіРё, РѕРЅ дальше РѕС‚ РЅРёС…, чем если Р±С‹ был РІ Америке!

С нараставшей тревогой думал Даярам о беззащитности Тиллоттамы. То, что казалось грозной силой для поклонника красоты, что могло бы действительно быть повернуто на подчинение и беду мужчины, то у такой девушки, как Тиллоттама, оборачивалось великой уязвимостью. Она, словно травинка, не может уйти от топчущих ее ног на краю неогороженного сада. Стремление освободиться загорелось в нем с еще большей силой. Обламывая ногти, Даярам царапал засохшую глину, стараясь раскачать плиту-заслонку, чувствуя, что сойдет с ума. Простершись на вогнутом каменном полу, он в тысячный раз старался сосредоточить всю волю, чтобы передать Витаркананде свое безумное желание покинуть темницу. Дыша глубоко и медленно, Даярам вкладывал в каждый удар сердца призыв к гуру. От сосредоточения воли и размеренных повторений мысли кружилась голова, странное оцепенение ползло вверх по ногам. Художник впал в забытье. Окружавший его мрак исчез, он лежал в сером сумеречном свете и слышал все повышающийся звенящий звук. Даярам понял, что умирает. Веселое лицо Тиллоттамы склонилось над ним, в ее печальных глазах он прочитал бесконечное сострадание.

Глава 6

Сады Кашмира

Даярам лежал на чем-то необычно мягком, с повязкой на глазах. Он протянул руку, чтобы сорвать ее, но кто-то ласково удержал его.

— Подожди, Даярам, скоро наступят сумерки и тогда тебе можно будет смотреть. А пока поешь.

Подали чашку сливок, показавшихся невыразимо вкусными. Живой голос учителя рядом, удобство ложа — какое блаженство! Но сомнение все же не давало покоя Даяраму.

— Учитель, как же СЏ ничего РЅРµ слышал Рё РЅРµ чувствовал, РєРѕРіРґР° меня освобождали? Р?ли СЏ, — РІ страшной тревоге Рамамурти сел, — СЏ сплю?

— РўС‹ РЅРµ спишь сейчас, РЅРѕ РєРѕРіРґР° РјС‹ открывали темницу, СЏ РїРѕРіСЂСѓР·РёР» тебя РІ Р?РѕРіР°-РќРёРґСЂСѓ — глубочайший СЃРѕРЅ без видений. Потрясение могло оказаться слишком большим!

— Сколько же я пробыл в подземелье, гуро?

— Двадцать восемь дней.

— Только всего? Я был твердо убежден, что пробыл во тьме не меньше года! Ты услышал мой призыв, учитель! — со слезами благодарности прошептал Даярам.

— Срок твоего испытания был определен мной в месяц, так что осталось совсем немного. Но ты сумел передать мне свои чувства, достигнув, как видишь, большой силы. Правда, ты сделал это в великом порыве любви, а не сосредоточением освобождения. Потому твое достижение было лишь мгновенным, а затем ушло безвозвратно. Но не волнуйся, два дня тебе надо провести в келье, привыкая к миру.

— Два дня! — вскричал Даярам, приподнимаясь.

Он не видел нахмурившегося лица Витаркананды, но по долгому молчанию, сопровождавшемуся размеренным дыханием, понял, что тот размышляет.

— Учитель, — робко начал он, но гуру нажатием руки на грудь приказал ему лежать, поднялся и вышел.

Бесконечно много времени лежал Даярам, но что значило это ожидание в сравнении с безнадежным полубытием во мраке!

Незаметно Витаркананда снова появился в комнате. Приложив к губам Даярама небольшую чашку, он приказал выпить и лежать, не двигаясь и не разговаривая. Вяжущее, густое и сладковатое питье вызвало мучительное чувство жара, покалывания, необъяснимого стеснения, которое распространилось из-под ребер по всему телу. Невольный стон вырвался из стиснутых челюстей Даярама.

— Что это за средство? — едва спросил он.

— Всего лишь настойка одного гималайского кустарника, известная уже много веков в книге тибетской медицины Жуд-Ши, которая всего лишь перевод вашей Аюр-Веды, — сказал гуру, пристально следя за поведением ученика. — Хорошо! — одобрил гуру. — Теперь это.

Одна за другой в рот художника были положены две пилюли, и он запил их молоком. Жгучее стеснение прошло, в теле появилась небывалая энергия, голова стала ясной и холодной. Гуру положил руку на сердце Даярама, приказал плотно зажмурить глаза и сорвал повязку. Свет пробился сквозь веки, вызвав ощущение удара.

— Встань, открой глаза! — послышался голос учителя.

Даярам поспешно привстал, в самый мозг его ворвался невыносимый свет. Он успел увидеть бороду учителя, стену комнаты и свалился ничком в сильнейшем головокружении. Витаркананда сидел около постели, оглаживая длинную бороду. Даярам сел и стал впивать в себя чудесный свет полутемной комнаты. Он видел, теперь уже не было сомнения, он вернулся в мир видимых вещей!

Профессор наблюдал за ним, доброжелательный и спокойный.

— Теперь ты видишь сам, что подземелье назначено для души туповатой и апатичной, чтобы сделать ее более чуткой и тонкой. А у таких, как ты, вынуть чувство красоты мира — значило бы опустошить душу. Продолжительное пребывание во мраке убило бы твое «я». Слишком мала бы оказалась ступень самосовершенствования и слишком дорогой цена, какой она была бы достигнута. Теперь ты знаешь, что твоя дорога ведет в мир людей, прекрасный и страдающий, светлый и темный, радостный и несчастный.

Служи ему силой таланта, бескорыстно и беззаветно, не давая властвовать над собой злобе, зависти и жадности, но помни, что слепая доброта может причинить немало плохого. Знай, кому и зачем ты делаешь добро!

Помни, что я тебе говорил о порогах. Никогда не переступай их, ни порога бессмысленности, ни познания, которое превращается в тупое нагромождение фактов, ни других порогов, которые мы часто переступаем в обычной жизни, гонясь за дешевкой, едой, пошлым удовольствием смеха, бесполезной умственной игры и так далее. Тебе следует особо опасаться порога низкой чувственности. Художник слушал учителя, склонив голову, как древний герой, готовившийся к подвигу, внимал бы своему посвящению. Витаркананда угадал мысли Даярама.

— Самый великий подвиг искусства — вырвать прекрасное из жизни, подчас враждебной, хмурой и некрасивой, вложить гигантский труд в создание подлинной, безусловной, каждому понятной, каждого возвышающей красоты. Мало этого, тебе придется бороться со все распространяющимся влиянием бездельников, думающих ловким трюком, фокусом, удивляющей безвкусных глупцов выдумкой подменить настоящее искусство. Они будут отвергать твои искания, глумиться над твоим идеалом. Сами неспособные на подвижнический труд настоящего художника, они будут каждый найденный ими прием, отдельное сочетание двух красок, набор мазков или удачно найденную светотень объявлять открытием, называть элементом мира, не понимая, что в нашем ощущении природы и жизни нет ничего простого. Что везде и во всем — сложнейший узор ткани Майи, что наше чувство красоты уходит в глубину сотен прошедших тысячелетий, в которых формировалась душа человека! Отразить эту сложность может лишь подлинное искусство через великий труд. Ты должен идти в мир не только как творец, но и воин… Но я еще скажу тебе свое напутствие, а сейчас лежи, думай, возвращайся к жизни.

Витаркананда удалился, отдернув занавесь. Оконная прорезь в толстой стене открывала вид на склоны ущелья. Закатные тени превратили их в синие стены с красно-золотыми ребрами скал. Острые, как зубья, синие пики вонзались в палевое сияющее небо.

Даярам встал, обошел келью — большую комнату с двумя мягкими сиденьями, занавесью, низким столом, заваленным связками рукописных листов, стянутых желтыми шелковыми шнурами и потемневшими дощечками. Витаркананда уложил его в собственном жилье. Легкие шаги гуру прервали мысли Даярама.

— Скоро стемнеет, и мы выйдем с тобой на верх башни, где ты займешься дыхательными упражнениями.