шусђс‹ РјСѓСЂС‹ красноярск: Юнис Теймурханлы Тяжкий крест картинки, Фотографии и изображения

— РњРЅРµ РЅРµ совсем понятны выражения «обошлась недешево» Рё «цена», — начал художник, стараясь говорить безразлично. — Разве РІ наши РґРЅРё есть рабыни? Р? разве закон РЅРµ карает Р·Р° торговлю живым товаром?

— Мой молодой друг, вы наивны. Даже в Европе и Америке промышляют этими делами. Утянуть красивую девчонку из деревенской глуши и продать в публичный дом подальше. Что же говорить про ваши дикие страны! Особенно тут поживились во время резни сорок седьмого года. Но я шучу, разумеется, мы, американцы, люди с большим юмором, и это надо понимать! — добавил Трейзиш, заметив недобрый огонек, появившийся в глазах гостя. — Дело обстояло совсем наоборот. Я спас эту девчонку от публичного дома и ночного клуба, сделал киноактрисой.

— Порнографических фильмов?

— Э, да вы знаете больше, чем я думал! Догадливые люди опасны, ха-ха-ха! Но ведь это только с точки зрения цензуры, особенно вашей, индийской, да еще, насколько знаю, русской. Ваш президент комитета киноцензуры выступал в газете и высказывал, что с точки зрения индийца не только нагота женщины, но даже публичные поцелуи недопустимы.

Рђ СЃ нашей, западной точки зрения фильм без секса, без того, чтобы показать красивую девчонку раздетой, — как ваш РёРЅРґРёР№СЃРєРёР№ фильм без пения Рё танцев! Да ведь Рё Сѓ вас так стало только после мусульманских завоеваний! Рђ РґРѕ того — кто был смелее РІРѕ всем РјРёСЂРµ РІ вопросах секса, как РЅРµ индийцы! Посмотрите РІ РѕРєРЅРѕ, РЅР° храмы Кхаджурахо! Да, Рѕ чем СЏ РіРѕРІРѕСЂРёР»? РђРіР°, неприкрытая девчонка, Рё фильм уже попадает РІ разряд порнографических! Р? черт СЃ РЅРёРј! Р’С‹ РЅРµ знаете этого, РЅРѕ частный прокат для любителей Сѓ нас ненамного меньше широкого показа для всей публики. Рђ стоимость его значительно выше — доходная вещь!

— РќРѕ ведь РІС‹, РєСЂРѕРјРµ всего, человек искусства, — возражал Даярам. — Р’С‹ должны обладать совестью Рё РІРєСѓСЃРѕРј настолько, чтобы видеть цель Рё грань дозволенного. Можно показать женщину совершенно обнаженной Рё РІ то же время кристально чистой Рё благородно прекрасной. Можно изобразить страсть так, что РІ ней РЅРµ будет ничего аморального, РґР° посмотрите РІС‹ как следует РЅР° те же скульптуры Кхаджурахо. Р?ли РІС‹, европейцы, видите РёС… РґСЂСѓРіРёРјРё глазами?

Продюсер налил себе еще вина, а художнику — чаю.

— В отношении Кхаджурахо — вы правы. Надо обладать накаленным сексуальным воображением или быть мальчишкой десяти лет, чтобы посчитать их аморальными. Но, дорогой мой, в этом-то и дело. Все фотографы красивых моделей знают, что полная нагота не имеет, ну, как это сказать, мы называем это секс-эппил — полового призыва. Чтобы получить его, надо искусно полураздеть женщину. Без этого снимок не будет иметь спроса, следовательно, успеха. Также и в фильмах — нас вовсе не интересует обнаженность и красота, а только секс-эппил. Пусть это даже будет некрасиво! Для всего есть свои законы, и, поверьте, они нами изучены.

— Охотно верю! — воскликнул Даярам, стискивая кулаки РѕС‚ возмущения. — Р?зучили, РЅРѕ РЅРµ поняли, что совершаете преступление? Р?ли РІС‹ идете РЅР° него сознательно?

— Громкие слова! При чем тут преступление?

— Преступление ваше и вам подобных — в спекуляции на самом лучшем в жизни — на красоте, которая облагораживает и возвышает нас, людей, украшает нашу далеко не веселую жизнь. А вы, вместо того чтобы учить понимать и ценить ее, учите, как втаптывать ее в грязь, как видеть за ней лишь животные чувства самца и самки. Великие боги! Красота — это средство, данное человеку, чтобы возвыситься и отойти от животного, цель, куда стремиться в жизни. А вы пользуетесь ею по изученным вами законам, не возвышая, а принижая и деморализуя людей. Да вы хуже, чем политики! Те лгут и обманывают нас словами, выворачивая все понятия долга, чести, свободы и права на пользу своей группировки, так что у обыкновенного человека голова идет кругом. Убедившись в обмане, он перестает верить словам. Но слова — еще полбеды. Вы подрываете веру в красоту, а это страшная беда для будущего, для тех, кто пойдет по жизни уже смолоду отравленным вашими змеиными произведениями!

Трейзиш слушал Даярама, сильнее прищуривая глаза и дымя сигаретой. Когда художник остановился перевести дух, американец положил ему руку на колено и сказал дружеским, доверительным тоном:

— Прекрасная проповедь! Не воображайте, что я ничего не понимаю. Но вы художник, родившийся с культом красоты в душе, с верным ее чувством и вкусом. А что же делать тому, у кого нет ничего этого, а есть вполне здоровая тяга мужчины к красивой женщине? Только, и не больше.

— Его надо и можно научить понимать красоту. Вы сами сказали: тяга к красивой женщине. Значит, любой человек понимает, что женщина красива? Значит, у него есть понимание красоты, только неразвитое?

— Да, черт побери, любой кули знает, РЅРѕ Р±СѓРґСЊ СЏ проклят, если понимаю, как РѕРЅ знает. Р?нстинкт какой-то!

— Пусть, РЅРµ РІСЃРµ ли равно. Если РІ каждом есть такой инстинкт, тогда зачем же его хоронить РїРѕРґ СЃРїСѓРґРѕРј житейского РјСѓСЃРѕСЂР°? Р? вам помогать этому?

— Черт, вы ловко спорите и чуть было не убедили меня. Пусть вы правы. Но чтобы научить, надо еще заставить человека учиться, а он по природе ленив. А секс берет его за горло, заставляет краснеть и дрожать, забывать обо всем решительно. Вот в чем сила наших фильмов, и именно она решающий аргумент. Что, впрочем, и доказывается спросом.

— Документальная картина о Кхаджурахо тоже имела громадный спрос!

— Не принимаю сопоставления! Она шла широким прокатом. Дайте свободный от цензуры прокат любому из моих фильмов, и я берусь затмить любую картину стократным доходом!

Даярам презрительно отмахнулся.

— Раньше СЏ сам возмущался узостью вашей киноцензуры, Р° теперь, РїРѕРіРѕРІРѕСЂРёРІ СЃ вами, вижу, что иначе нельзя. Нельзя оставлять щель, РІ которую РІС‹ сразу просунете нечистые СЂСѓРєРё. Нельзя разрешить чистого Рё Р·РґРѕСЂРѕРІРѕРіРѕ эротизма потому, что РІС‹ моментально перевернете его РІ РіСЂСЏР·РЅРѕРµ потакание низменным инстинктам. Р? опомниться РЅРµ успеешь! Только сейчас СЏ РїРѕРЅСЏР», что именно РІС‹ Рё вам подобные порождаете цензуру Рё мешаете развитию нормального отношения Рє красоте человеческого тела Рё половой морали.

— Слушайте, вы! — внезапно разозлился продюсер. — Вы все это говорите и становитесь в красивую позу лишь потому, что в вашей прекрасной стране вы не видите ни одного такого фильма. Сейчас я покажу вам один из моих фильмов, «Ночной клуб», и если он не оставит вас равнодушным и не вызовет отвращения, а, наоборот, увлечет, то сознайтесь в этом! Я люблю этот фильм и вожу с собой копию. Часто он помогает в деловых переговорах. Нет, не отказывайтесь, это неспортивно. Вы сами вызвали меня, и я принимаю вызов!

— Я видел «Ночной клуб» несколько лет назад. Ерунда! — отмахнулся художник, чувствуя, что ведет себя резко, но не может сдержаться.

Настал черед продюсера презрительно расхохотаться.

— Знаю, что вы имеете в виду!.. Вашу сладкую индийскую водичку производства бомбейской студии «Варма». Там эта кинозвезда, Камини, решилась впервые открыть свои ноги, какое потрясение основ! Правда, ноги не плохи, но на этом все и кончается! Согласен, что ерунда!

Слуга принес чемодан с переносным кинопроектором, второй человек — коробки с лентами. Угрюмый и высокий, с короткой бородой, он напомнил художнику провожатого Тиллоттамы.

— Продюсер извинился, что фильм пойдет без звука из-за порчи проектора, который сейчас поздно исправить. Он сделает разъяснения по ходу картины, если в них будет нужда.

Мягко застрекотал аппарат, погас свет, на небольшом экране замелькали синие волны моря и розовые пески берегов.

Даярам, собиравший свои рисунки, уронил два листа. Пока он искал их под столом и укладывал в папку, титры уже прошли. Нагнувшись, художник почувствовал небывалое при его хорошем здоровье недомогание. Зазвенело в ушах, все звуки стали фантастически громкими. Мягкий шум проектора раздавался в комнате, как рокот мощного автомобиля. Голова сделалась странно легкой, а цветная гамма киноленты резала глаза густотой красок. Даярам выпрямился в кресле, стараясь справиться с недомоганием, и увидел идущую по берегу навстречу ему женщину. Что-то радостно-знакомое было в ней, одинокой, развевающей массу распущенных черных волос по ветру, как победное знамя женственности. О, это была Тиллоттама! Одетая в плотно облегающий корсаж из черного, расшитого серебром бархата и шаровары из прозрачного голубого газа.

Даярам окаменел в кресле, борясь с недомоганием, и закрыл глаза.

Лишь когда оборвался шум аппарата и вспыхнул свет, Даярам повернулся к продюсеру и заставил себя спокойно улыбнуться.

— Ну как? — спросил тот, перематывая пленку.

— Пустяки! — как можно равнодушнее ответил художник.

— Пустяки! — возмущенно возопил американец. — Так здесь ведь играет Тиллоттама.

— Я заметил это, — иронически подтвердил Даярам. Продюсер только развел руками.

— Ну, тогда сейчас одна из лучших сцен — после портового кабачка она попадает в роскошнейший клуб города и обольщает миллионера! Смотрите, а я сяду рядом, чтобы объяснить суть дела! Мне кажется, вы ее не уловили.

РќР° этот раз трюк СЃ закрыванием глаз РЅРµ удался, потому что Трейзиш РІСЃРµ время наклонялся Рє Даяраму, шепча пояснения. Даярам так часто отворачивался, выслушивая продюсера, что тот умолк. Художник применил его хитрость: СЃРєРѕСЃРёР» глаза РІ сторону, противоположную той, СЃ которой сидел его С…РѕР·СЏРёРЅ. Р? РІСЃРµ же Р±РѕРєРѕРІРѕРµ зрение донесло РґРѕ него часть действия фильма.

Даярам увидел роскошные залы, РЅРёР·РєРёРµ Рё просторные, разделенные комнатными садами Рё выходящие РІ парк СЃ большим РїСЂСѓРґРѕРј. Герой, арабского типа красавец РІ черном вечернем костюме, быстро шел РїРѕ залам РІ сопровождении угодливо улыбавшегося Рё кланявшегося толстяка. Р’ зале, отделанном темно-красным шелком, выстроились, как РЅР° параде, очаровательные девушки, одетые РІ одинаковые костюмы разных цветов — если можно было назвать костюмами туго обтягивавшие фигуру кусочки ткани, едва прикрывавшие середину тела Рё завязанные РЅР° СЃРїРёРЅРµ тремя большими бантами. Р’ стоявшей немного РІ стороне девушке РІ красно-золотом шелке СЃ черными бантами Рамамурти сразу узнал Тиллоттаму.

— Как РѕРЅР° заметна даже РІ таком цветнике! — весело сказал продюсер. — Ее СЃСЌРєСЃ-СЌРїРїРёР» очень силен, верно? Наши голливудские секс-Р±РѕРјР±С‹ перед ней просто бледная немочь! Старик, который выкупил ее Рё переуступил РјРЅРµ, был хорошим учителем. РћРЅР°, ручаюсь вам, единственная танцовщица Пакистана, знающая чуть РЅРµ РІСЃРµ позиции ритуала Рати, сколько РёС… — пятьсот или больше? Конечно, глупо делать такое сокровище публичной девкой. Считают, что хорошая проститутка, обученная Рё обладающая талантом, РїСЂРёРЅРѕСЃРёС‚ такой же РґРѕС…РѕРґ, как небольшой отель или гараж СЃ РґРІСѓРјСЏ десятками РіСЂСѓР·РѕРІРёРєРѕРІ. РќРѕ кинозвезда наших фильмов… Рѕ, СЏ просто Р±РѕСЋСЃСЊ назвать вам цифру РґРѕС…РѕРґРѕРІ, чтобы РЅРµ вызвать зависти.

«Если он сейчас не замолчит, я ударю его», — думал художник, стараясь разглядеть в темноте предмет, достаточно тяжелый. Трейзиш замолчал, закуривая. На экране Тиллоттама и герой удалились в восьмигранный маленький зал с большим зеркалом в серебряной раме на каждой грани и широкими диванами вдоль стен.

— Что же вы встали? — спросил продюсер. — Я сейчас включу магнитофон с натуральной записью происходящего.

— Вы негодяй! Самый большой мерзавец, какого я встретил в жизни! — Даярам уже более не мог сдерживаться. Вцепившись в крышку стола, чтобы справиться с головокружением, он рванул провод киноаппарата. Трейзиш зажег свет, закурил и хладнокровно ответил:

— Я не позволю оскорблять меня! Вон отсюда, пьяный щенок, пока цел! Я-то думал, что имею дело с мужчиной, а не с импотентным недоноском!

Непонятное состояние художника спасло Трейзиша от большой неприятности. Продюсер не знал, что худощавый на вид Даярам обладал большой физической силой и регулярно занимался многоборьем. Но сейчас художник едва стоял на ногах. Вне себя от ярости и бессилия он закричал, сразу же пожалев о неосторожных словах:

— Теперь, СЏ РІСЃРµ знаю Рѕ вас, рабовладелец, растлитель Рё спекулянт! Правительство моей страны РЅРµ потерпит здесь вашу РіРЅСѓСЃРЅСѓСЋ шайку, РІ сердце Р?РЅРґРёРё. РЇ позабочусь РѕР± этом! Р?счезли туги-душители, появились колонизаторы, тоже исчезли. Теперь ползет другая нечисть, душители красоты. Ненавижу вас!

Даярам повернулся и, шатаясь, пошел к двери. Трейзиш метнулся было вслед со сжатыми кулаками, остановился и бросился в кресло с наглым смехом:

— Пошел, цветной пес! Не выдержал, накурился гашиша! Так вы все, прекраснодушные интеллигенты…

Продюсер добавил еще какую-то брань. Даярам ее не расслышал, стараясь поскорее уйти из гнусного места. Так вот в чем дело, этот мерзкий человек угостил его сигаретами с наркотиком! Зачем? Чтобы поиздеваться? Он вначале был искренен… О боги, как трудно идти по прямой! Нет, он не может показаться Анарендре в таком виде! Художник поплелся, медленно переставляя ноги, по направлению к деревне, и путь до храмовой стены показался бесконечно долгим. Он опустился на землю за кустами, сдавливая руками голову. Казалось, она вот-вот разорвется от чудовищно преувеличенных звуков, от гротесковых образов, теснившихся и нагромождавшихся друг на друга, где в диковинном искажении исчезали и появлялись Тиллоттама, Анарендра, Трейзиш, храмы Кхаджурахо.

В это время Трейзиш держал поспешный совет с двумя своими помощниками: патаном Ахмедом, всегда сопровождавшим Тиллоттаму, и желтоглазым балтистанцем в каракулевой шапке набекрень.

— Я видел вашу рани с этим муртикаром еще четыре дня назад, бара-сагиб! — объявил патан.

— О дьявол! Теперь я понял. Сглупил и наболтал лишнее, — бормотал по-английски продюсер, широко шагая по комнате. — Я думал, передо мной обычный простак индиец.

— Можешь идти, Ахмед, а ты, Галиб, останься, — сказал американец на урду.

Едва провожатый Тиллоттамы ушел, как продюсер достал бумажник и вручил Галибу пачку банкнотов по десять рупий. Тот выжидательно и преданно посмотрел на хозяина.

— Убрать муртикара, бахадур?

— Нет, нет! Ни в коем случае, слышишь? Надо действовать по-другому, но не теряя минуты, пока этот одурманенный дурак не добрался до дома.

— Он будет идти до рассвета, бахадур. Памирские сигареты ему не под силу.

Продюсер открыл шкафчик и подал Галибу плоский флакон с виски. Оба склонились над столиком, шепчась, как заговорщики, и в этот момент походили друг на друга, точно братья. Горбоносые, с узкими усиками над тонкими губами, одинаково жестокие глаза…

— Вот ключ от моей машины. Только помни, что убийство вызовет расследование, а на избитого пьяницу всем наплевать!

Даярам, сидевший под деревом в ожидании, пока его тело справится с отравой и мир перестанет колыхаться в преувеличенных чувствах, смутно отметил машину с потушенными фарами, проехавшую по дороге в деревню, повернувшую в поселок. Снова раздался шум машины, приглушенные голоса — вон он, тут! — больно отдались в непомерно остро слышащих ушах. Как смешно эти двое крадутся, оглядываются, словно мальчишки, играющие в разбойников, ха! ха! Даярам закатывался неудержимым хохотом, слезы текли по щекам. Пальцем он показывал на приближающихся людей — какие чудаки!..

Его схватили за ворот, подняли, грубо встряхнули и потащили к машине. Ехали долго, с большой скоростью.

Сигналы встречных машин и рывки торможения учащались — они приближались к большому городу. Еще несколько резких поворотов, фары погасли, и машина, пройдя немного тихим ходом, остановилась. Человек, сидевший на Даяраме, соскочил с его спины и вышел, разминая затекшие ноги. Художник стал приподниматься. Тяжелый удар по виску, и красное море затопило весь мир. Даярам уже не чувствовал, как зверски и методически его били по лицу, топтали ногами.

Бессознательному Даяраму стали лить виски в горло, разжав зубы. Он пришел в себя, закашлялся, отвернулся, но его держали крепко и влили всю бутылку. Со стоном художник пробовал приподняться, но упал снова. Машина развернулась и ушла в темноту.

Даярам пришел в себя лишь в приемном покое больницы Аллахабада. У него оказались сломаны ребро и рука. Вспухшее лицо изуродовали кровоподтеки так, что, когда ему принесли зеркало, художник с горьким отвращением отложил его в сторону. Пьяного «бродягу» полицейский допросил только на третий день, выслушал его с сердитым нетерпением и стал требовать имена членов его шайки. Что мог сказать ему Даярам?

После наложения РіРёРїСЃР°, несмотря РЅР° адскую боль, РѕРЅ РїСЂРѕСЃРёР» выпустить его РёР· больницы, Р° РЅР° отказ врачей требовал директора отделения. Дни шли Р·Р° РґРЅСЏРјРё, Рё Даярам РІ страшной тревоге подсчитывал возможные СЃСЂРѕРєРё пребывания кинобанды РІ княжестве Рева. РћРЅ звал, умолял, РІРѕРїРёР» РґРѕ тех РїРѕСЂ, РїРѕРєР° его РЅРµ положили РІ РєРѕСЂРёРґРѕСЂ, Рё тут РѕРЅ удостоился посещения заведующего, который, даже РЅРµ выслушав как следует, РѕР±СЉСЏРІРёР», что Даярам пробудет здесь СЂРѕРІРЅРѕ РґРІРµ недели, Р° после этого пусть полиция забирают его Рё делает что хочет. Взбешенный Рамамурти РєСЂРёРєРЅСѓР», что РІСЃРµ равно ночью удерет РёР· этого ада. Заведующий усталым голосом отдал какое-то распоряжение, Рё немедленно дюжие санитары переложили художника РІ кровать СЃ крепкими бортами Рё накрыли ее сверху стальной сеткой. Рамамурти РїРѕРЅСЏР», что СЃСѓРґСЊР±Р° против него, Рё покорился ей.

Поиск по сайту:

— А я родилась около Нагеркойла, но родители давно переехали в Мадрас. Там я училась в школе танцев, но мама сильно заболела, и тетя взяла меня к себе в Бенгалию… но это уже неинтересно!

— Не смею настаивать, но мне интересно все, что касается вас.

— Р?стория эта длинная Рё грустная.

— Тогда скажите хоть, где вы живете сейчас?

— В Лахоре.

— Как в Лахоре? Вы пакистанка? — вскричал художник.

— Сейчас — да!

— Р? там РІС‹ замужем? РўРѕРіРґР° как же… РІС‹ здесь РѕРґРЅР°?

— Я там не замужем, но здесь не одна, — резко ответила Тиллоттама, бросая взгляд на часики — жест, больше всего страшивший художника.

— Хорошо, СЏ вижу, что утомил вас расспросами. Дайте РјРЅРµ вашу ладонь — РЅСѓ, РІРѕС‚ видите, знак анкабагра для управления слоном — признак королевского происхождения. РЇ РЅРµ сомневаюсь, что РЅР° левой подошве Сѓ вас есть кружок, означающий, что РІС‹ рождены быть королевой, — шутил Рамамурти, стараясь развеять возникшее отчуждение.

— Не королевой я рождена, а рабыней, — нежданный надрыв прозвучал в ее словах, и она мгновенно переменила тон, — как все мы, индийские женщины… Но мне пора, сейчас стемнеет. Я снова благодарю вас, мой ученый друг, — она опять поклонилась, как артистка.

— Вы позволите мне считать себя вашим другом?

— Не знаю. Я скоро должна уехать.

— Но мы встретимся еще?

— Хорошо! Но не завтра. Может быть, через два дня, может, через три. Не делайте несчастного лица, я все равно не смогу. Хорошо, пусть в пять часов у льва, через два дня. Но если меня тогда не будет, тогда… тогда вы найдете записку в пасти льва. Вы умеете читать малаялам? Со лонг, как говорят англичане.

Рамамурти РЅРµ успел опомниться, как остался РѕРґРёРЅ РІ пустом храме. Неясное чувство печали осталось Сѓ него РѕС‚ второго свидания СЃ Амритой-Тиллоттамой, так РЅРµ похожего РЅР° Р±СѓР№РЅСѓСЋ радость первой встречи. РЈ его РЅРѕРІРѕР№ знакомой чувствовалось несчастье, прикрытое радостью СЋРЅРѕРіРѕ Р·РґРѕСЂРѕРІСЊСЏ. Какое? Что могло омрачить жизнь такой красивой девушки, РіРѕСЂРґРѕР№ найярки?

Р? Рамамурти пошел РґРѕРјРѕР№, стараясь припомнить РІСЃРµ, что ему было известно Рѕ найярах.

Эти обитатели Малабарского берега, РѕРґРЅРё РёР· наиболее культурных Рё просвещенных РёРЅРґРёР№СЃРєРёС… народностей, сохранили древний матриархальный уклад общественной жизни. Пережитки матриархата, РєСЂРѕРјРµ РЅРёС…, известны лишь среди малых племен Р?РЅРґРёРё, так называемых жителей холмов, Р° РІ РґСЂСѓРіРёС… странах РјРёСЂР° — еще Сѓ туарегов Сахары.

Но нигде в мире равенство женщины и мужчины не проявляется в столь законченном и чистом виде, как у найяров, в деревнях и среди знатных семейств. Брак у найяров не составляет священных уз, повергающих женщину к стопам мужчины с обязательством до смерти служить ему. Замужняя женщина не покидает своего дома, а мужчина — своего. Дети живут с матерями и их родственниками по женской линии, дядями и тетями, которые составляют экономическую основу семейств.

Старший мужчина является главой всей семьи, но не имеет никаких особых прав распоряжаться имуществом без согласия остальных ее членов. Для найярского мужа неприлично приводить в свой дом жену и детей более чем на несколько дней. Уважающие себя женщины должны отказываться от подарков со стороны мужей.

РџРѕ мнению найяров, подарки делают только куртизанкам. Таким образом, найяры — единственные люди РЅР° земле, Сѓ которых отношения полов РЅРµ связаны СЃ СЌРєРѕРЅРѕРјРёРєРѕР№. Развод Сѓ РЅРёС… очень легок, Рё удивительно, что РЅР° деле разводы случаются очень редко, может быть, потому, что РЅРµ затрагивают никаких имущественных РІРѕРїСЂРѕСЃРѕРІ.

Положение женщин Сѓ найяров СЏРІРЅРѕ имеет СЂСЏРґ преимуществ перед патриархальными основами жизни РІРѕ всех РґСЂСѓРіРёС… местах Р?РЅРґРёРё. РќРёРєРѕРіРґР° найярская женщина РЅРµ унижена РґРѕ положения ее сестер РІ Пакистане. РЎ высоко поднятой головой РѕРЅР° идет РїРѕ жизни наравне СЃ мужчиной, РёР±Рѕ СЃРІРѕР±РѕРґР° невозможна без полной ответственности Р·Р° СЃРІРѕСЋ СЃСѓРґСЊР±Сѓ. Это всегда изумляло путешественников РїРѕ Малабару, которые впервые видели, что мучительная Рё, казалось, неизбежная СЃРІСЏР·СЊ сексуальной жизни Рё СЌРєРѕРЅРѕРјРёРєРё уничтожена легко Рё просто.

Почему же РІРѕ всех РґСЂСѓРіРёС… областях Р?РЅРґРёРё любовь Рё уважение Рє женщине, прошедшие через тысячелетия истории РёРЅРґРёР№СЃРєРѕРіРѕ народа, неизменно шли Р±РѕРє Рѕ Р±РѕРє СЃ унижением, подозрением Рё тысячей предосторожностей, порожденными неверием РІ женщину, опасением, что без этих мер РѕРЅР° обязательно придет Рє падению Рё РїРѕР·РѕСЂСѓ?

Амрита-Тиллоттама РЅРµ появилась РЅР° следующий день, хотя художник Р±СЂРѕРґРёР» РїРѕ всем храмам, РЅРµ РІ силах сосредоточиться РЅР° работе. Раздевшись РґРѕ набедренной РїРѕРІСЏР·РєРё, РѕРЅ отважно лазил РїРѕ карнизам храма Кандарья-Махадева, РЅР° десятиметровой высоте, изучая РІСЃРµ 626 статуй трех наружных РїРѕСЏСЃРѕРІ скульптур Рё 226 внутри храма. Р?зваяния уже казались ему старыми знакомыми, Рё, странное дело, несмотря РЅР° то, что РёС… размеры РЅРµ превышали половины нормального роста человека, РѕРЅРё РЅРµ теряли величия Рё СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕР№ серьезности. Даже РІ эротических сценах — майтхунах, это серьезное достоинство отбрасывало РІСЃСЏРєСѓСЋ непристойность. Его уединение было нарушено гулом машин, криками людей Рё смрадом двигателей. Растягивая черные змеи РїСЂРѕРІРѕРґРѕРІ, устанавливая мощные осветители, киносъемщики вернули его РёР· средневековья Рє реальности. Очевидно, прибыла киноэкспедиция документальной съемки.

Даярам рано вернулся РІ деревню, проспал РґРѕ вечера Рё вышел посидеть вместе СЃ вернувшимся СЃ работы С…РѕР·СЏРёРЅРѕРј. Редко куривший, художник РЅР° этот раз РїСЂРёРЅСЏР» предложенную сигарету Рё рассеянно следил Р·Р° ее голубым дымком, медленно таявшим РІ душном РІРѕР·РґСѓС…Рµ. РҐРѕР·СЏРёРЅ осведомился, как идет изучение храмов, Рё посоветовал молодому художнику посмотреть храмы лунной ночью.

— Ночью при луне там все делается совсем другим, оживают боги и герои. Я сам не видел, но говорили, — уверенно заявил хозяин.

— Так почему же вы, живя здесь, не побывали?

Хозяин смущенно рассмеялся.

— Знаете, у нас народ другой, чем в большом городе. Говорят, что человеку не дозволено видеть, как живут боги в этом древнем месте. Я, конечно, не верю, но знаете, с теми, кто ходил, случалось какое-нибудь несчастье. Теперь если мне пойти, то жена с ума сойдет.

— Какое несчастье?

— РќРµ знаю, так говорили. РќРµ сразу, так потом, РЅРѕ беда приходила. Р’С‹ человек ученый Рё будете смеяться. Р? СЏ тоже РЅРµ верю, Р° РІСЃРµ-таки РЅРµ РїРѕР№РґСѓ. РЈ вас-то есть сила, Р° Сѓ меня нет!

— Какая сила?

— Ваше образование! — серьезно ответил хозяин. — Если что привидится, то вы не испугаетесь, а наш брат с ума сойдет.

«Как верно», — подумал про себя художник, одобрительно кивнув головой, и тут же решил идти в храмы. Ясное небо обещало лунную ночь. Ущербная луна всходила поздно, и торопиться было некуда. Последний огонек погас в деревне, прежде чем художник отправился в свою ночную прогулку. Он пробрался по тропинке мимо храма Деви, и скоро Вишванатх навис над ним своей высокой сикхарой, залитой лунным светом. Удивительное, гнетущее молчание исходило от стен, еще отдававших накопленный за день жар солнца.

Сандалии производили неприятный шум. Рамамурти СЃР±СЂРѕСЃРёР» РёС… РЅР° лестнице Рё поднялся РЅР° платформу Р±РѕСЃРѕР№ РїРѕ южному Р±РѕРєРѕРІРѕРјСѓ РІС…РѕРґСѓ между статуями слонов. Знакомая прекрасная апсара, танцующая СЃ ветвью Ашоки — дерева любви, РІ стрельчатом медальоне слева РѕС‚ портика обрисовалась так СЏСЃРЅРѕ РЅР° фоне глубокой тени РІ нише, что Даярам РїСЂРёСЂРѕСЃ Рє месту, РїРѕ-РЅРѕРІРѕРјСѓ увидев изваяние. Р’ резких тенях незаметно двигавшейся луны апсара ожила, неуловимо меняясь. Точно дрожь напряженного ожидания пробегала РїРѕ телу небесной танцовщицы. Едва дыша РѕС‚ восхищения, Рамамурти перебежал Рє РіСЂСѓРїРїРµ статуй РЅР° стене Р·Р° углом, заглядывая РІ удлиненные глаза РїРѕРґ тонкими линиями сходящихся бровей, чуть хмурых, соответствующих серьезному очерку полногубых ртов.

Так вот какую еще тайну хранили изваяния великих скульпторов? Не только в лунном свете, а при огнях факелов и мерцании светильников, в ночных бдениях молящихся эти дивные скульптуры наполнялись сверхъестественной жизнью.

Воины грозно выставляли могучие плечи, богини то улыбались загадочно, то смотрели в упор, испытующе и презрительно. Апсары призывно изгибали крутые бедра, словно извиваясь в страстной истоме; целующиеся пары вздрагивали, взволнованно дыша!

Древняя жизнь предков, полная радости, жизнеутверждающей силы, всегдашней готовности к любви и борьбе, возвращалась из прошлых веков. Молодому художнику чудилось, что его тело наполняется отвагой и пламенным желанием, грудь, расширяясь, становится твердой плитой, могучим щитом, ноги стали несокрушимыми колоннами, которые не в силах согнуть и огромная тяжесть каменного навеса. Даярам пожалел, что внутри темного святилища ему невозможно было увидеть свою любимую сурасундари. Но с балконов на концах галерей святилища можно рассмотреть совсем близко верхние ряды наружных, полностью освещенных луной статуй.

Художник осторожно вошел, стараясь ничем не нарушить волшебную тишину, соединившую прошлое с настоящим. Медленно поднявшись по широким ступеням, он миновал портик, прошел крытую галерею — мандапу — с ее центральной площадкой, огражденной четырьмя столбами. Пятнами лежавший на плитах пола лунный свет чередовался с темными полосами, казавшимися провалами. Даярам невольно ощупывал ногой камень, прежде чем ступить.

Расположенное выше РІ глубине храма вимана или радха («колесница») — святилище — было полностью погружено РІРѕ мрак. Только открытые концы галерей РїРѕ обеим сторонам серебристо сияли РІ окружающей тьме.

Рамамурти направился было РІ правую сторону, придерживаясь СЂСѓРєРѕР№ Р·Р° стену, чтобы РЅРµ споткнуться Рѕ неожиданные ступеньки. Внезапно РІ прорези внутренней стены мелькнул огонек, такой слабый, что его можно было заметить лишь РІ царившей здесь глубочайшей темноте. Замерев РЅР° месте, Даярам уловил Р·РІСѓРєРё движения босых РЅРѕРі, взволнованного дыхания Рё, РІРЅРµ себя РѕС‚ удивления, бесшумно РѕР±РѕРіРЅСѓР» стену.

Два старинных светильника РЅРµ могли рассеять плотный мрак, подступивший вплотную Рє СѓР·РєРёРј мерцающим языкам пламени. РўСЊРјР° Рё гипнотизирующая, сковывающая мысли тишина. Р?, само РїРѕРґРѕР±РЅРѕРµ колеблющемуся пламени, живое человеческое тело вступило РІ слабоосвещенный РєСЂСѓРі. Обнаженная, как древняя девадаси, Тиллоттама танцевала забытый храмовый танец арати, РєРѕРіРґР°-то означавший высшее приближение Рє божеству. РћРЅ начинался, как Алариппу — первый танец Бхарат Натья, РЅРѕ потом переходил РІ чередование быстро сменяющихся Рё резко застывающих РїРѕР·, которые РІ неверном свете даже художнику было невозможно запомнить.

Некоторые позы живо напомнили Даяраму танцующих апсар на фресках в седьмой комнате святилища храма Брихадисвара в Танджоре, созданных в те же времена, что и скульптуры Кхаджурахо. Выпрямленные в плечах и согнутые в локтях руки были раскинуты в стороны, покачиваясь вниз и вверх. Повороты тела в осиной талии чередовали движения рук и делали жест похожим на взмахи крыльев морской птицы. Но в танце Тиллоттамы не было обязательного приседания с согнутыми коленями, который в Бхарат Натья означает тягу земной жизни.

Она приближалась и отступала, резко выпрямляясь, и шаг за шагом делалась все отрешеннее и недоступнее. Без всяких украшений, без актерства или условных жестов танца, нагая девушка была правдивой и откровенной наедине с собой и господином мира — Джагганатхом.

Художник, не смея пошевелиться, смотрел на Тиллоттаму, даже не подумав, что совершает нехороший поступок, подглядывая чужую тайну.

Танцовщица была выше этого, как древняя Р±РѕРіРёРЅСЏ, настоящая апсара. Ее тело было даже прекраснее, чем РѕРЅ представлял себе. РќРё малейшего колебания, угрызения совести РЅРµ было РІ душе художника — только чистое созерцание красоты Рё легкое ошеломление РѕС‚ невероятности происходящего. Где-то РІ глубине памяти шевельнулось сознание, что РѕРЅ слышал РѕР± этом… Великие Р±РѕРіРё! Тиллоттама выполняла танец так, как РѕРЅ был описан РІ РєРЅРёРіРµ известного искусствоведа Р?РЅРґРёРё Аджита Мукерджи, вышедшей всего шесть лет назад. Да, конечно!

«Шаг за шагом она становилась символом отказа от желаний, — вспоминал художник, — звеном между прошлым и настоящим, видимым и невидимым. Уничтожая все следы себя, она находила свое „я“ в изображениях, созданных и подлежащих созданию, и кое-что большее, что мир безусловной реальности никогда не мог найти». Какое гениальное описание танца арати, и вот его исполнение! Даярам был уверен, что Тиллоттама прочла Мукерджи и выполняла его указания. Зачем?

Танцовщица остановилась, замерев РЅР° месте. Медленно, будто РІРѕ СЃРЅРµ, РѕРЅР° сделала РґРІР° шага Рє прямоугольному выступу небольшого древнего алтаря Рё так же медленно опустилась РЅР° колени, склонив голову Рё высоко РїРѕРґРЅСЏРІ СЂСѓРєРё. Ее тело струилось — так плавны Рё незаметны были движения. Полушепотом, РЅР° чистейшем санскрите, танцовщица произнесла РЅРµ то молитву, РЅРµ то заклинание, Рё слова ее поразили Даярама РЅРµ меньше, чем танец. РћРЅР° молила Р±РѕРіРѕРІ Рѕ всех, таких, как РѕРЅР°, жертвах РЅР° алтаре любви. Тех, СЃ горячей РєСЂРѕРІСЊСЋ Рё сильным телом, которых оскорбляли Рё обманывали без счета Рё меры, СЃРЅРѕРІР° Рё СЃРЅРѕРІР°, топча достоинство, веру, стремление Рє светлой жизни… РќРµ успел Рамамурти опомниться, как легкое дуновение ее РіСѓР± погасило светильники. Мгновенно РІСЃРµ исчезло РІ непроницаемом мраке. Даярам отступил Р·Р° выступ стены, вжался РІ нишу. Едва слышно прозвучали легкие шаги.

Художник долго стоял во тьме и молчании, потом вышел в портик и осторожно огляделся. Высоко и торжествующе поднялась луна, статуи на стенах еще сильнее выступили из ниш, но художник уже не мог любоваться ими. Он видел тайну живой красоты, во сто крат более захватывающей, чем все статуи Кхаджурахо, он приобщился к обряду незапамятной древности. «Она находила свое „я“ в изображениях… созданных или еще подлежащих созданию…» — снова прозвучали в нем слова Мукерджи. «Подлежащих созданию»… да как он не понял, сами боги посылают ему модель для создания Анупамсундарты Парамрати! Только она, Амрита-Тиллоттама, вдохновит его, простого художника, и даст ему силу для подвига, которого он один не сможет совершить!

Неопределенное сознание своей мощи, пришедшее к нему этой ночью, теперь стало реальным, собранным чувством отваги и уверенности. Даярам бросился грудью на плиты северной стороны храма, приятно холодившие разгоряченное тело, а затем перевернулся на спину, уносясь взором в глубину небосвода, где лунные лучи вели борьбу с едва заметными звездами.

Рамамурти явился РІ деревню уже РїСЂРё свете РґРЅСЏ, РЅРѕ Рё РІ затененной комнате долго РЅРµ РјРѕРі заснуть. Тиллоттама, как ожившая апсара-сурасундари, неотступно стояла РІ его памяти, такая же наполненная пламенем жизни, как Рё РІРѕ мраке виманы Вишванатха. Читрини — картинная женщина, РІ древних канонах красоты. Это РЅРµ буквальный перевод, так как одновременно означает Рё РїРѕРґСЂСѓРіСѓ художника, Рё его модель, Рё женщину, послужившую для изваяний апсар Рё РґСЂСѓРіРёС… Р±РѕРіРёРЅСЊ РЅР° стенах храмов, особенно для эротических религиозных изображений. «Ее твердые РіСЂСѓРґРё близко Рё высоко посажены… — начал цитировать Даярам, — ее тело пахнет медом, Р° талия тонка, как Сѓ осы… Ее лицо СЏСЃРЅРѕ Рё спокойно… РѕРЅР° быстро РїСЂРёС…РѕРґРёС‚ РІ экстаз, любит сложные любовные РёРіСЂС‹ Рё РїРѕР·С‹ — отсюда отчасти Рё ее название, потому что РІСЃРµ скульптуры майтхун РІ храмах связаны СЃ этим типом женщины».

Сигарета не охладила его пылающую голову. Художник вскочил и стал одеваться. Уже два часа! А вдруг в записке, которая будет положена сегодня, Тиллоттама назначит более ранний час? Несмотря на разгар зноя, Даярам, кое-как поев, поспешил уйти.

Обычный тяжелый Р·РЅРѕР№ струился РїРѕ черным выступам Рё желтым плитам Кандарья-Махадева. Здесь РЅРµ было РЅРё души. Киносъемщики закончили СЃРІРѕСЋ работу. Р?С… снаряжение было погружено РЅР° стоявшую поодаль крытую платформу, соединенную СЃ автомашиной-электростанцией. Р?нстинктивно оглядевшись, Даярам вошел РІ павильон Рё СЃСѓРЅСѓР» СЂСѓРєСѓ РІРѕ впадину, РЅР° месте отбитой челюсти льва.

Записка на малаяламе небрежными буквами извещала художника, что сегодня их свидание не состоится. «Завтра в десять вечера на маленьком балконе Вишванатха, под деревьями. Надо вам кое-что сказать!»

«Милая! — Даярам впервые мысленно назвал так Тиллоттаму. — А как много хочу сказать тебе я!»

Маленький балкон Р·Р° гарбха-РіСЂРёС…РѕР№ РІ дальнем конце храма, РєСѓРґР° можно было проникнуть лишь через СѓР·РєРёР№ РїСЂРѕС…РѕРґ РёР· святилища, был наиболее уединенным местом. Высокие каменные перила ограждали его СЃ трех сторон, Р° сверху нависали ветки РЅРёР·РєРёС… деревьев. Р? РїСЂРё необходимости можно спрыгнуть РЅР° выступ платформы, Р° оттуда РЅР° землю Рё скрыться РІ кустах. РћРЅР° СЏРІРЅРѕ хотела, чтобы РёС… свидание осталось незамеченным. Лучшего места нельзя найти!

РћС‚ огорчения, что РѕРЅ РЅРµ СѓРІРёРґРёС‚ сегодня Тиллоттамы, осталась лишь легкая досада, РЅРѕ Рё РѕРЅР° исчезла, едва художник сообразил, что, может быть, отсрочка свидания вызвана тем, что РѕРЅР° сегодня повторит СЃРІРѕР№ странный танец. До часа ночи было еще бесконечно долго. Рамамурти принялся было Р·Р° работу, РЅРѕ РѕС‚ жары Рё РґРІСѓС… бессонных ночей глаза отказывались видеть СЃ необходимой зоркостью. Даярам решил перейти РІ храм Вишванатха Рё остаться там РґРѕ ночи, РЅРµ возвращаясь РІ деревню. Еще раньше РѕРЅ обнаружил внутреннюю лестницу, которая вела РѕС‚ гарбха-РіСЂРёС…Рё Рє основанию переднего РёР· четырех главных выступов глубоко рассеченной сикхары. Там находился скрытый балкон, нависавший над верхушкой пирамидальной крыши мандапы. Даярам быстро пробрался РІ потаенное место Рё РІР·РґРѕС…РЅСѓР» СЃ облегчением. Легкий ветерок, РІРЅРёР·Сѓ РЅРµ колыхавший ветвей кустарника, здесь РґСѓР» сильнее. Папку СЃ рисунками — РїРѕРґ Р±РѕРє, СЃСѓРјРєСѓ СЃ карандашами Рё измерительным инструментом — РїРѕРґ голову. Усталый РѕС‚ переживаний, Даярам СЃ наслаждением вытянулся РЅР° маленькой площадке, обрамленной РЅРёР·РєРёРј каменным бортиком, Рё крепко СѓСЃРЅСѓР».

Поиск по сайту:

«Я понял тебя, отец! — подумал Мстислав. — Но что им нужно от тебя? Прости, мне следовало бы лучше знать твои исследования, особенно те, какие не удалось тебе довести до конца».

Мстислав взглянул на часы. Времени для сна не осталось. Он прокрался на кухню, чтобы приготовить кофе.

В«Рейс двести девятый Ленинград — Москва… пассажиров РїСЂРѕСЃСЏС‚ пройти РЅР° посадку» — равнодушные слова, которые провели черту между всем привычным Рё далеким новым, что ожидало Р?вернева РІ Р?РЅРґРёРё. Р?вернев смотрел РЅР° побледневшее лицо матери. Евгения Сергеевна, как всегда, старалась улыбкой прикрыть тоску расставания. РќР° РјРёРі РѕРЅР° положила голову РЅР° плечо сына.

— Мстислав! Мстислав! — раздался резкий, гортанный голос, Рё перед Р?верневыми РІРѕР·РЅРёРє запыхавшийся, потный Солтамурад. — Понимаешь, едва успел, хорошо, таксист попался настоящий!

— Что случилось? — встревоженно воскликнул геолог. — Мы же с тобой простились дома!

— Конечно! Так, понимаешь, пришел я домой, а жена говорит, понимаешь, такая история, — чеченец от волнения и бега едва выговаривал слова.

— Да ничего СЏ РЅРµ понимаю, РіРѕРІРѕСЂРё же! — воскликнул нетерпеливо Р?вернев.

— Жена видела Тату! Шла по набережной, заглянула в спуск, там на ступеньках сидит женщина спиной, совсем похожа на Тату. Она уверена была, что это Тата, и побежала домой мне рассказать.

— Р? РЅРµ окликнула ее?

— Понимаешь, какая глупая, нет!

Р?вернев беспомощно огляделся. Мать СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕ спросила:

— Твой рассказ будет в газете?

— Да, будет, писатель мне накрепко обещал.

— Ну тогда, если Тата придет ко мне, я не отпущу ее. Лети и работай спокойно, сын!

«Пассажир двести девятого рейса, товарищ Р?вернев, немедленно пройдите РІ самолет! Товарищ Р?вернев, пройдите РІ самолет», — начал взывать репродуктор.

Р’ РњРѕСЃРєРІРµ Р?верневу РЅРµ удалось даже позвонить Андрееву — пересадка РЅР° делийский самолет совершилась Р·Р° полчаса. Рђ еще через пять часов Р?вернев всматривался СЃ высоты РІ грандиозную панораму Гималаев. Р’РЅРёР·Сѓ полчища исполинских вершин шли рядами, как волны космического РїСЂРёР±РѕСЏ, накрывшие часть земной РєРѕСЂС‹ между РґРІСѓРјСЏ великими странами. Р?вернев старался представить себе жизнь там, РІРЅРёР·Сѓ, среди этих снежных гигантов.

Глава 3

Твердыня Тибета

Далекий гром обвала всплыл из ущелья. На тяжелый грохот скатившихся камней коротким гулом отозвались молитвенные барабаны.

На террасе монастыря, вымощенной грубыми плитами песчаника, было пусто и холодно. Черные хвосты яков мотались под ветром на высоких шестах.

Монастырь Чертен-Дзон прилепился к вершине горы, как гнездо сказочной птицы. Но гора эта, надменно и недосягаемо поднявшаяся над мокрой и сумрачной глубиной долины, была лишь ничтожным холмиком, затерявшимся между подлинными владыками Каракорума, исполинским полукольцом охватившими долину реки Нубра с северо-запада, как ряд закрывающих небо каменных уступов. Над ними возвышался гигант Каракорума не меньше чем в двадцать пять тысяч футов вышины. Его ледниковое ожерелье и снежная корона отсюда не были даже видны, слишком низок был уровень горы, стоявшей вплотную к этому царю Гималайских гор. Зато на западе, прямо перед монастырем, отделенный глубокой пропастью, в которой тонуло его необъятное основание, высился во всем своем великолепии Хатха-Бхоти.

В прозрачном воздухе высокогорья глаза различали каждый выступ на обнаженном склоне чугунного цвета. Этот склон уходил далеко в чистейшее небо, но еще выше, еще отдаленнее сияли снега притупленной вершины. Отражая лучи высокого солнца, передавая всему окружающему его светоносную силу, полчище горных вершин парило в бесконечных просторах, наполненных искрящимся чистым сиянием. Ослепительная белая заря вечных снегов поднималась в небо, и тем унылее казались серые кручи подножий и темные ущелья.

Художник Даярам Рамамурти, исхудавший Рё сумрачный, опустил глаза, плотнее закутался РІ грубый войлочный халат.

Далеко внизу был виден вьючный караван. Лошади, крохотные, как букашки, тянулись извилистой цепочкой, сопровождаемые горсткой крошечных человечков. Животные едва заметно пошатывались под тяжестью вьюков, оступались, иногда падали на сыпких откосах, где разрушающиеся сланцы ползли вниз широкими разливами каменных потоков. Караваны проходили здесь очень редко. Судорожные рывки лошадей на осыпях, беспокойное метание погонщиков — суета человеческая и повседневные заботы отсюда, сверху, казались мелкими и никчемными.

Маленький монастырь, построенный здесь очень давно, находился РЅР° самом пределе недоступной каменно-ледяной пустыни, величайшего РІ РјРёСЂРµ скопления чудовищных горных вершин. Всего РІ ста километрах полета РЅР° северо-западе высились четыре гигантские башни Гашербрума Рё сам Чого-РРё, уступающий только Эвересту — Джомолунгме, РЅРѕ РєСѓРґР° более величественный, уединенный Рё недоступный, окруженный десятками «восьмитысячников» Рё самыми большими РІ РјРёСЂРµ ледниками, как Балторо… РќР° СЋРіРѕ-запад Рё СЋРі, Р·Р° Ладакхским хребтом, РіРѕСЂС‹ постепенно спускались Рє цветущим долинам Кашмира. Там РїРѕРґ скатами деодаровых СЂРѕС‰ росли бесконечные фруктовые сады, прозрачные зеленоватые озера были окаймлены плавучими полями, усеянными кроваво-красными помидорами.

Рамамурти РїРѕРґРЅСЏР» лицо вверх, прислушиваясь Рє пронзительным крикам хищных птиц, круживших над долиной. Ветер пронизывал РґРѕ костей. Морщась, художник осторожно повернулся. Привычная боль РІ поврежденных ребрах сразу сузила окружавшую необъятность. Недавнее прошлое захватило Рё повело его РІРЅРёР·, Рє жарким равнинам Р?РЅРґРёРё. Бесконечное могущество памяти мгновенно уничтожило зубчатые, скалистые, запорошенные снегом стены, заграждавшие путь РЅР° СЋРі.

Всего РґРІРµ недели назад РѕРЅ приехал РІ монастырь, подчинившись желанию своего старого учителя, профессора истории искусств. Раз РІ четыре РіРѕРґР° профессор позволял себе длительный отпуск Рё удалялся СЃСЋРґР°, РІ Малый Тибет, чтобы обрести душевное равновесие Рё предаться глубоким размышлениям. Здесь РІСЃРµ знали его РїРѕРґ именем Витаркананды, считали Р№РѕРіРѕРј. Да, наверное, РѕРЅ Рё был РёРј, потому что искусство — разве РЅРµ РѕРґРЅР° РёР· Р№РѕРі? Рђ длительное служение знанию тоже делает человека Р№РѕРіРёРЅРѕРј!

Витаркананда нашел художника РІ хирургической больнице Аллахабада, РєСѓРґР° его доставили РёР· полиции, нещадно избитого Рё еще хуже — раненного душевно, скрывшегося РѕС‚ родных Рё друзей. Профессор предложил ему побыть СЃ РЅРёРј РІ уединенном монастыре Ладакха, Рё Рамамурти СЃ радостью уцепился Р·Р° твердую РґСѓС…РѕРІРЅСѓСЋ РѕРїРѕСЂСѓ, какую РѕРЅ всегда чувствовал РІ старом учителе. РћРЅРё вступили РІ издревле освященные отношения РіСѓСЂСѓ — РґСѓС…РѕРІРЅРѕРіРѕ наставника Рё челы — его ученика.

Привычный Рє Р·РЅРѕСЋ своей СЂРѕРґРёРЅС‹, Рамамурти жестоко мерз РІ ветреные гималайские ночи, задыхался РІ разреженном РІРѕР·РґСѓС…Рµ, ужасался РІРёРґСѓ бешеных рек, несущихся РїРѕ огромным валунам, содрогался РѕС‚ РіСЂРѕРјР° постоянных горных обвалов. После уютного Сринагара, СЃ его великолепными озерами Рё каналами, СЃ маленькими храмами РІ тенистых рощах Рё резными деревянными домиками РІ просторных садах, оставшихся еще РѕС‚ времени великих моголов, даже первые ущелья Больших Гималаев показались невиданно суровыми. РќР° плоском РґРЅРµ каждой такой долины СЃРІРѕР±РѕРґРЅРѕ гуляли разлившиеся мутные РІРѕРґС‹ горных речек, подмывая края крутых РєРѕРЅСѓСЃРѕРІ выноса, осыпавшихся РёР· глубоких Р±РѕСЂРѕР·Рґ, рассекавших почти отвесные скалистые обрывы. Высоко вверху темные, всегда РІ тени, кручи увенчивались таким хаосом заостренных зубцов, РєРѕРЅСѓСЃРѕРІ, клыков Рё пирамид, какого РЅРµ могло Р±С‹ придумать даже больное воображение. Камень РЅР° вершинах хребтов был исковеркан СЃ яростью.

На нешироких плоскогорьях встречались крохотные деревушки, обсаженные ивами, как бы прижавшиеся к земле, спасаясь от ветров. Жалкие сады низкорослых абрикосов и поля грима — тибетского ячменя чередовались с сухой каменистой пустыней, где клочковатая жесткая трава шелестела, аккомпанируя пронзительным крикам грифов, высматривавших падаль вдоль караванных троп и особенно на перевалах. Там постоянно гибли лошади, надорвавшиеся на непосильном подъеме. Лишь дзо, или по-монгольски хайныки, помесь яков с коровами — страшного вида черные рогачи, — чувствовали себя отлично благодаря длинной шерсти и необъятным легким.

Прожить на этих высотах стоило человеку немалых усилий, и смекалке местных крестьян смогли бы позавидовать бомбейские инженеры. С помощью нехитрых инструментов крестьяне перебрасывали через бурные реки мосты, сделанные из ивовой коры, пеньковых веревок, кожаных ремней или каменных плит с покрытием из кривых стволов. Сколько труда и изобретательности надо было затратить, чтобы огородить сад или обнести деревню прочной дамбой, удержать тонкий слой почвы на крутых склонах, соорудить на месте свою мельницу, потому что перевозки здесь требуют колоссальных усилий.

Холодная суровость гор подбодряла людей. Не ограничиваясь своими бытовыми постройками и бросая вызов каменной пустыне, человек повсюду воздвигал монастыри, кумирни — чортен, устанавливал мачты со знаменами и хвостами яков, а то и просто лоскутками, также гордо реющими на ветру, громоздил кучи камней — круглые обо и продолговатые мани-валле, на каждом перевале и у каждого жилья.

Вдоль больших караванных троп мани-валле обкладывались кусками гранита или песчаника, на которых тщательно высеченные тибетские буквы повторяли одну и ту же священную формулу: «Ом мани падме хум». Сотни таких камней, нередко с буквами, раскрашенными яркими уставными цветами — белым, синим, красным, желтым, — создавали незабываемую картину, и у художника дух захватывало от гордости за человека, неукротимо, везде и под любым предлогом стремящегося утвердить себя с помощью искусства.

Камни, крупные Рё мелкие, серые, коричневые, красные, отражались РІ первозданно чистой РІРѕРґРµ маленьких холодных озер. Хаос обтертых глыб загромождал русла мелких речек, которые замерзали ночью Рё только Рє середине РґРЅСЏ возобновляли СЃРІРѕР№ бег, СЃ неизбежностью СЃСѓРґСЊР±С‹ устремляясь РІРЅРёР·, Рє Р?РЅРґСѓ, Рё РІ нем — Рє океану, как Рє прообразу нирваны, исчезновения всех тягот Рё тревог жизни.

Постепенно Рамамурти акклиматизировался РЅР° каракорумских высотах Рё тогда начал постигать возвышающую душу Рё отдаляющую РѕС‚ РјРёСЂР° красоту Хималайи — царства вечных снегов. Ему казалось, что сердце налилось холодной жидкостью, стало прозрачным Рё твердым, как хрустальная чаша. Между его прошлой жизнью, РІСЃРµ краски Рё впечатления которой РѕРЅ любил так, как только может любить художник, Рё этим РјРёСЂРѕРј неизменной ясности Рё холодных красок РЅРµ было СЃРІСЏР·Рё!

Недоступные, сверкающие вершины были полны грозного покоя.

Художник делался частицей РѕРіСЂРѕРјРЅРѕРіРѕ РјРёСЂР° вечных снегов. Р? РІСЃРµ его переживания становились как Р±С‹ космически большими Рё ясными. Теряли СЃРІРѕРµ значение тайные Рё неясные движения души. РћРЅРё становились простыми переливами света Рё теней, красок Рё отблесков, отраженными, отброшенными, РЅРµ принятыми РІ себя, РїРѕРґРѕР±РЅРѕ солнечным лучам РЅР° белых коронах РіРѕСЂ. РњРёСЂ, РёР· которого РѕРЅ пришел, царство цветущих, знойных равнин, напоенных влажностью, пропитанных цветением Рё разложением Р±СѓР№РЅРѕР№ растительности, был гораздо разнообразнее Рё РІ то же время мельче.

РќРѕ зато бесконечное множество людей РІРѕ всем неисчерпаемом богатстве РёС… облика Рё стремлений продолжало притягивать Даярама туда, РІРЅРёР·, РєСѓРґР° неудержимо пробирались РЅР° равнины Р?РЅРґРёРё горные речки — через РІСЃРµ бесчисленные заграждения.

Рамамурти инстинктивно чувствовал, что небесное очарование Гималаев РЅРµ РїРѕ силам ему, как человеку Рё художнику. РўР° завеса, что отделяет Р·СЂРёРјСѓСЋ жизнь РѕС‚ обобщений искусства, здесь была совсем тонкой. РќРѕ взгляд СЃРєРІРѕР·СЊ нее СѓРІРѕРґРёР» РІ такие дали РјРёСЂР°, которые были доступны лишь мудрецу — видваттапурна, РЅРѕ РЅРµ ему. Великий РґСЂСѓРі Р?РЅРґРёРё, СЂСѓСЃСЃРєРёР№ художник Николай Рерих — тот СЃРјРѕРі осилить Рё передать, вместить РІ себя этот взлет тяжких масс самой матери Земли РІ небо, навстречу потокам солнца — днем или РѕРіРЅСЏРј далеких звезд — ночью.

Р’СЃРµ мечты Рё радости Рамамурти были всегда РІ живом, РІ красоте движения форм РїСЂРёСЂРѕРґС‹.

Древний творческий гений РёРЅРґРёР№СЃРєРѕРіРѕ народа, составивший бессмертную славу страны РЅР° протяжении более РґРІСѓС… тысячелетий, переживший культуру Крита Рё Эллады, РІРѕ РІСЃРµ века черпал СЃРІРѕРё силы РІ неистощимом богатстве чувств человека, находившегося РІ теснейшей СЃРІСЏР·Рё, единстве СЃ РїСЂРёСЂРѕРґРѕР№. Р?Р· земли Рё солнца, РїРѕРґРѕР±РЅРѕ Р±СѓР№РЅРѕР№ растительности тропиков, вливались РІ людей созидательные силы, требовавшие выхода РІ искусстве.

Скульптура Рё архитектура древней Р?РЅРґРёРё так Рё РЅРµ была превзойдена РЅРё РѕРґРЅРѕР№ страной РјРёСЂР°. Р–РёРІРѕРїРёСЃСЊ — та яростно уничтожалась мусульманскими завоевателями. РџСЂРё взгляде РЅР° тысячелетние фрески Аджанты, РїРѕ-прежнему очаровывающие весь РјРёСЂ, можно представить, какие сокровища живописи были утрачены РІ трудном историческом пути Р?РЅРґРёРё.

РќРѕ странным образом, РІ расцвете национальной культуры, начавшемся после освобождения Р?РЅРґРёРё РѕС‚ английского владычества, именно живопись заняла первое место, РІ то время как скульптура пошла путями рабского подражания или древности, или безобразному отрицанию искусства, родившемуся РІ западных странах, одичавших РІ РіРѕРЅРєРµ технических усовершенствований Рё создании массы вещей, поработивших СѓРј Рё сознание человека.

Даярам Рамамурти сделался скульптором еще Рё потому, что СЃ юности был поражен наглым опорочиванием идей Рё воплощений РёРЅРґРёР№СЃРєРѕР№ скульптуры некоторыми западными «исследователями». РћРЅРё считали скульптуру древней Р?РЅРґРёРё отталкивающим, порнографическим искусством, РЅРµ понимая философских идей, скрытых РІ длинной цепи преемственности образов Рё форм. РќРѕ Рё эти идеи англичанин Ситвелл РІ РєРЅРёРіРµ «Спасение СЃРѕ РјРЅРѕР№В» назвал порочными, искажающими, конечно, РЅРµ РёРЅРґРёР№СЃРєРёР№, Р° европейский — христианский идеал человека, РІ соответствии СЃ религиозными тенденциями белых «просветителей», так Рё РЅРµ понявших своего ничтожества перед могучим опытом тысячелетнего познания.

Джавахарлал Неру, упоминая о порочивших индийское искусство английских ученых, о их нелюбви к стране, спокойно заметил, цитируя Достоевского, что «люди не любят, более того, ненавидят тех, кого они обидели».

Рамамурти РЅРµ РјРѕРі отнестись СЃРѕ стойкостью философа Рє тому, что РѕРЅ считал вызовом. РћРЅ загорелся идеей создать скульптурный образ прекрасной женщины своего народа, открыть тайну Анупамсундарты — красы ненаглядной РІ сочетании идеала РЁСЂРё Рё Рати — любви Рё страсти, Лакшми Рё Нанди — красоты Рё прелести, которая была Р±С‹ так же понятна всем, как древние творения, РЅРѕ еще ближе, еще роднее для современных людей, Р° РЅРµ легендарных героев Махабхараты Рё Рамаяны.

Почему именно женщины и женской красоты? Этот вопрос обычно задавали европейцы на индийских художественных выставках, пораженные, как много места занимает в живописи тема женщины, прекрасной возлюбленной, гордой девушки, заботливой, погруженной в раздумья о будущем матери.

Для индийца здесь РЅРµ было РІРѕРїСЂРѕСЃР°. Женщина Р?РЅРґРёРё — РѕСЃРЅРѕРІР° семьи, только терпением Рё героическими усилиями которой преодолеваются тяготы жизни Рё люди воспитываются РІ душевной мягкости, человечности Рё порядочности. Женщина-мать, жестокими законами кастовой системы, мусульманским влиянием Рё религиозным гнетом низведенная РґРѕ бесправного положения служанки, запертой внутри крошечного РјРёСЂРєР° семьи.

Европейцы еще РЅРµ понимают, что РІ РѕСЃРЅРѕРІРµ РґСѓС…РѕРІРЅРѕР№ культуры последователей РёРЅРґСѓРёР·РјР° лежит пережившее тысячелетия СЃРѕ времен матриархата представление Рѕ женщине, Рѕ женском начале как РѕР± активной силе РїСЂРёСЂРѕРґС‹, РІ противовес пассивному мужскому началу. Р’РѕС‚ почему РЅР° всех скульптурах древней Р?РЅРґРёРё, РѕС‚ времен Ашок РґРѕ художников начала прошлого века РІ РћСЂРёСЃСЃРµ, женщина изображается полной творческой энергии, жизненных СЃРёР», близкой Рє Р±СѓР№РЅРѕРјСѓ цветению РїСЂРёСЂРѕРґС‹, созидающей Рё разрушающей, покоряющей Рё инициативной.

«Это полностью соответствует реальной действительности, — думал Рамамурти, — женщина ближе Рє силам Рё тайнам РїСЂРёСЂРѕРґС‹, чем РјС‹, мужчины. РќРѕ как, РЅРµ имея зеркала, нельзя воссоздать СЃРІРѕР№ собственный облик, так образ женщины может Рё должен быть создан мужчиной, исходить РёР· мужчины. Р? почему Р±С‹ РјРЅРµ РЅРµ стать этим наследником великих мастеров Матхуры, Эллоры, Карли, Кхаджурахо Рё Конарака?..В»

Художник вспоминал свои горделивые мечты, недобро усмехаясь.

Что получилось из нескольких лет исканий, стремлений, бессонных ночных раздумий, тысяч набросков, рисунков, моделей? Ему уже тридцать лет, и вот он здесь, выбитый из жизни, жестоко оскорбленный, униженный физически… Правда, он получил спокойствие и набирается сил. Но и время идет, неизбежно и неуклонно, неспешное время древней Азии, давно уверившейся в тщете попыток человека сделать больше того, что ему положено судьбой: записано в книге аллаха для мусульманина, предопределено Кармой прошлой жизни — для индийца.

Поиск по сайту: